Myxoedema.
Случай д-ра Джона Кларка (John H. Clarke M.D.),
редактора журнала "Homoeopathic World".

     В октябре 1889 года я был приглашен к одной даме, вдове, 55 лет от роду, которая представляла следующий вид: 
     Она казалась очень толстою. Лицо полное, глаза выпуклые, веки вздутые, щеки жирные, так что все морщины на лице были сглажены; шее толстая. Все члены полные, плотные и округленные, кожа везде натянутая, руки жирные и пухлые; кожа на руках была грубая и бородавчатая, с коричневыми пятнами, подобными большим веснушкам. Опухоль в горле мешала ей говорить; голос был неестественный. Разговор требовал больших усилий и скоро утомлял ее. В ногах было ощущение онемения и холода. Она с трудом слышала, видела неясно и нос был заложен. Хотя эта дама и могла принимать пищу, но аппетита не имела. Действие кишок было нормально. У нее крайне обострилась чувствительность к сырости и сквозному ветру, так что она чувствовала сквозной ветер везде, где прежде даже не заметила бы его. Пациентка ощущала, как сама она выражалась "ползущее чувство в крови". Она замечала, что от ее кожи исходит маслянистый запах. При нормальном состоянии здоровья у нее обильно выделялась испарина, теперь же кожа была очень недеятельна; и только в постели у нее иногда появлялся пот; у нее пропал интерес ко всему; очень скоро являлось утомление; много раз она впадала в обморок. 
     В наружности пациентки особенно поражало лицо, которое в ее нормальном состоянии отличалось крайнею худощавостью; так что сильно выдавались кости лица, щеки были ввалившиеся, и глаза сидели глубоко. Теперь же перемена была так велика, что ее друзья с трудом ее узнавали, и все они думали, что дни ее сочтены. 
     История ее болезни была такова. За два года до этого у нее образовался лишай на левой брови. За этим последовала невралгия в левой стороне головы, а потом началась опухоль сначала глаз, лица и шеи, а затем постепенно распространилась на все тело и была сопровождаема чувством онемения, неловкости и потери силы. 
     Пациентка думала, что она поражена "ползучим параличом". 
     За несколько недель до моего визита к ней она была в Ливерпуле, и там ее свидетельствовал мой друг, покойный доктор Драйсдэль (Drysdale), который посоветовал ей, по возвращении в Лондон, обратиться ко мне. 
     Пациентка имела склонность к ревматизму, была подвержена каждую весну бронхиту и потере голоса и происходила из семьи, в которой были случаи рака и чахотки. Доктор Драйсдэль давал ей Апис и Русь, и эти же средства она продолжала принимать по возвращении из Ливерпуля, пока она оставалась на острове Уайт. Живя там, она однажды гуляла и почувствовала ужасную боль в ногах. Она продолжала прогулку и боль уменьшилась. С этого времени ее ноги стали очень чувствительны. На следующий день повторилась такая же боль, и она впала в обморок (она и прежде была склонна к обморокам). Он продолжался несколько времени, когда же она очнулась у нее появилась обильная испарина. Зрение ее значительно улучшилось со времени ее пребывания в Ливерпул, но общее состояние оставалось все в том же положении, когда она вернулась в Лондон, за одну неделю до того, как я ее увидел. 
     В этом случай выбор лекарства не был особенно затруднителен. Предписание доктора Драйсдэля вызвало без сомнения благотворное воздействие организма, причем, мне кажется, Рус играл главную роль. Но теперь, по-видимому, требовалась перемена лекарства. Весь вид пациентки напоминал мышьяковое полнокровие: и чувство онемения и холода, и чувствительность к сырости и сквозному ветру, слабость и обмороки - все это указывало на Арсеникум. Я дал его в 30 делении. Моими общими предписаниями были: есть всякую пищу в назначенное время и ничего в промежутках; стараться быть всегда в тепле, чтобы не зябнуть, сколько бы не понадобилось для этого пледов и ширм. Я позволил ей выходить при сухой погоде, но она не должна была ни утомляться, ни делать визитов, а просто, погуляв, возвращаться домой. Я запретил ей мыть тело за исключением рук и лица; нижнее белье она могла менять, как угодно часто, но вода не должна была касаться ее тела. 
     Через неделю уже было заметно улучшение. Руки сделались более подвижными, шея менее опухшею и ей легче было говорить. У нее меньше болели ноги, и она не так зябла. С этого времени можно было наблюдать явное, хотя колеблющееся улучшение. Опухоль делалась все меньше и меньше, исчезая в направлении, противоположном тому, в котором она появлялась, как согласно Ганеману должны идти все хорошие исцеления, т.е., начиная с конечностей и кончая шеей и лицом. Леность, на которую она жаловалась (и которая была совсем ей несвойственна) постепенно исчезла, а также и чувствительность к холоду. Зрение и слух сделались нормальными, а также аппетит и жизненный интерес вернулись к ней. Зиму и весну 1889-90 года она провела без всяких страданий, за исключением легкой непродолжительной простуды, тогда как в продолжении многих предыдущих лет в февраль она всегда страдала бронхитом, и с этих пор здоровье вполне вернулось к ней, но от переполнения кожи слизью, которое я нашел у нее в октябре, она отделалась только в июне 1890 г., т.е., через 8 месяцев после начала лечения. 
     Единственными достойными упоминания случаями в течении лечения было появление лущения кожи и легкое временное возвращение старой ревматической боли, а в июне, когда лечение было окончено, кратковременная чувствительность в том месте, где два года тому назад появился лишай, послуживший началом болезни. Это легкое возвращение старой боли часто случается при гомеопатическом лечении, и на него надо смотреть, как на благоприятный признак того, что лекарство захватило болезнь в самом ее корне. Это явление не требует изменения лекарства, если только боль незначительная. 
     На лущение я также смотрел, как на благоприятный признак того, что дурно питаемая, переполненная слизью кожа возвращается к деятельности, и сказал пациентке, что оно прекратится, как только кожа придет в нормальное состояние, что и случилось в действительности. Лущение продолжалось долго и было очень сильно, но все время происходило маленькими частичками. При раздевании они падали обильным дождем. Слабое состояние кожи и большая чувствительность к холоду и сырости были причинами, побудившими меня запретить всякое прикосновение воды. В подобных случаях вода увеличивает зябкость, будучи деятельным проводником электричества, а также посредством мытья кожа лишается некоторых из защищающих ее выделений, потеря которых вовсе не была желательна для моей пациентки. 
     Назначенный мною с самого начала Арсеник оказывал на нее благотворное действие. Я давал его не постоянно, но, когда я пропускал несколько дней, пациентка в первом периоде болезни ощущала потребность в этом лекарстве, позднее же она дольше могла обходиться без него. Через несколько недель я изменил деление (заменил 30-е - 1 m. F. С.). Перемена сказалась в возвращении аппетита, и пациентка заявила, что ей стало лучше с тех пор, как я дал ей то лекарство (хотя она и не знала, что я ей дал). 
     С начала болезни и до конца ее, я не давал никаких других лекарств. В этом случае продолжение дачи того же самого лекарства было явно полезно, но я не давал его постоянно, а пропускал по нескольку дней, а затем возобновлял снова.

Врач гомеопат №12 1892 стр 477-480