Из цикла

"Каким образом делаются гомеопатами".

     Вот уже 18 лет, как я уклонился от обычного торного пути к медицине. Мне было тяжело блуждать во мраке, не имея, кроме наших книг, никаких других указаний для лечения больных; тяжело прописывать смотря по тому или иному (фантастическому) взгляду на характер болезни, вещества, занявшие место в лекарствоведении только благодаря чьему – либо личному мнению. Меня тревожили сомнения, когда приходилось лечить неизвестные болезненные состояния моих ближних теми неизвестными лекарствами, которые, будучи сильными веществами, могли легко причинить смерть, если они не были вполне подходящими (а как врач мог избрать вполне подходящие средства, когда их особенные, специальные действия еще не были открыты), или вызвать новые или хронические страдания, которые часто гораздо труднее излечить, чем первичную болезнь. Меня страшила мысль сделаться убийцею или ожесточить страдания людей, и так ужасна была эта мысль, что вскоре после женитьбы я совершенно бросил практику и не лечил почти никого из боязни повредить, и, как вам известно, занялся исключительно химией и литературными работами.
     Но у меня родилось несколько человек детей, а с течением времени явились и серьезные болезни, заставившие меня еще более укорять себя в том, что я не имею никаких надежных средств, могущих облегчить их страдания, так как страдали мои мои дети, моя плоть и кровь, и жизнь их была в опасности.
     Но где я мог найти помощь, верную положительную помощь, при нашем знании свойств лекарственных веществ, основанном лишь на неясных наблюдениях, часто лишь на фантастическом предположении. И при бесчисленном количестве произвольных взглядов на болезни, какими переполнены наши сочинения по патологии? Это лабиринт, в котором только тот может сохранить спокойствие, кто, как в Евангелие, верит всем заявлениям о целебных свойствах лекарств потому, что они повторяются в сотне книг, и кто, без исследования принимает за оракул произвольные определения болезни, которые мы находим в сочинениях по патологии, и предполагаемое их лечение, основанное на гипотетических понятиях и изложенное в наших сочинениях по терапии, - тот только может остаться спокойным, кто все, встречающиеся ему случаи смерти приписывает не тому, что он действовал как бы с завязанными глазами, и ухудшение и продолжительность острых болезней и общую бесполезность своих усилий при лечении застарелых болезней не шаткости и бессилию своего искусства, а исключительно неизлечимому характеру болезни, непослушанию больного и другим мелким обстоятельствам; его совесть так покладиста и нечувствительна, что подобные причины совершенно успокаивают ее, хотя в глазах всесведущего Бога они обманчивы и недостаточны. Таким образом, он продолжает лечит болезни (на которые смотрит сквозь свои систематические очки) лекарственными веществами, которые вовсе не остаются без влияния на жизнь и и смерть, но о силе которых ничего неизвестно.
     "Где мне искать помощь, верную помощь?" – повторял безутешный отец, слыша стоны своих дорогих, невыразимо дорогих больных детей. "Меня окружает мрак ночи, безлюдие пустыни, и не предвидится никакого облегчения для моего огорченного отцовского сердца!"
     В продолжении восьмилетней, добросовестной и внимательной практики я узнал всю обманчивость обыкновенных способов лечения и из печального опыта хорошо убедился, как тщетно было бы для настоящего излечения надеяться на метод Сиденгама (Sydenham) и Фридриха Гофмана (Frederick Hoffmann), Бергава (Boerhave) и Гобиуса (Gauvius), Штолля (Stoll), Кварина (Quariu), Куллена (Cullen) и де Гана (De Haen)
Может быть, как заявили некоторые великие люди, самый характер этого искусства не допускает этой уверенности?
     Постыдная, богохульная мысль! Неужели можно предположить, чтобы беспредельная мудрость Вечного Бога, оживляющая всю вселенную, не позаботилась о средствах для облегчения ею же посланных страданий? Неужели возможно сказать о том, для кого не существует достаточно высокого имени, чье вселюбящее милосердие обильно удовлетворяет всем нуждам, даже нуждам едва заметного для человеческого глаза насекомого в пыли, Который в обилии разливает жизнь и счастье по всему Своему творению, чтобы Он не дал возможности человеку, сотворенному по Его образу, найти в обширной вселенной, благодаря усилиям данного ему свыше проницательного ума, средства для облегчения страданий его собратьев, бывающих иногда хуже самой смерти. Неужели Он, отей всех людей, равнодушно смотрит на мучения наиболее Им любимых существ и делает невозможным для человеческого ума, которому все остальное возможно, найти способ, легкий, верный, надежный способ, благодаря которому люди могли бы смотреть на болезни с надлежащей точки зрения и узнавать, на что каждое лекарство действительно и неизменно полезно?…
     Я готов скорее отречься от всех существующих медицинских способов, чем допустить такую богохульственную мысль!
Нет! Насколько достоверно существование милосердного и мудрого Бога, настолько достоверно и то, что должен существовать им созданный закон, по которому все болезни становятся ясны и могут быть лечимы с уверенностью, закон, не скрытый в бесконечных отвлеченностях и фантастических умозрениях!
      Но почему же он не был открыт в течение двух или двух с половиной тысяч лет людьми, называющимися врачами?
Без сомнения, потому, что способ этот слишком легок, потому, что, как calocagaqia в выборе юного Геркулеса, он совершенно прост и не может, да и не нуждается быть украшенным блестящею мишурою тонкой софистики и шатких гипотез.
      Следовательно, думал я, так как существование неизменного и надежного способа лечения так же достоверно, как то, что Бог есть самое мудрое и милосердное существо, то я не буду более искать его ни в путанице онтологических объяснений, ни в произвольных мнениях и ошибочных заключениях, хотя бы и можно их было привести в некоторого рода систему, ни в авторитетных заявлениях знаменитых людей; нет, я буду искать его ближе, там, где раньше его все обходили, потому что он казался недостаточно глубоким, и не венчал лаврами того, кто выказывал более таланта в построении систем, в ученых предположениях и в трансцедентальных отвлеченностях. Способ этот удовлетворял только меня, совесть которого не позволяла ради какой-либо системы, какого либо вожака партии предать смерти моих детей, находящихся в опасности.
     Поэтому то я не хвастался горделиво моей простой маленькой книжкой ("Опытная медицина"), которая учит этому способу, вполне доволен тем, что сам нашел его, и тем, что простым языком, свойственным истине, открыл его моим собратьям, насколько это возможно было сделать письменно, т.е. без указаний у постели больного.
     "Как можешь ты" (так рассуждал я, ища истину) узнать для каких болезненных состояний были сотворены лекарства? Можно ли достичь этого посредством experimenta per mortes над самими болезнями? Увы! 2500 лет в продолжении которых придерживались только этого пути показывают, что он окружен бесчисленными, непобедимыми иллюзиями и никогда не ведет к достоверности.
     Ты должен, думал я, примечать, как лекарства действуют на человеческий организм, когда он находится в здоровом спокойном состоянии. Изменения, производимые лекарствами в здоровом организме, являются недаром, они должны что-нибудь означать. Иначе, зачем бы им появляться? Что, если это изменения имеют важное, чрезвычайно важное значение? Что, если это есть единственный знак, которым эти вещества указывают наблюдателю на цель своего существования? Что, если изменения и ощущения, производимые каждым лекарством в здоровом организме, составляют единственный понятный язык, на котором оно может, не будучи затемнено сильными симптомами какой-либо существующей болезни, ясно беседовать с беспристрастным наблюдателем о своей особенной, чистой, положительной силе, благодаря которой она способна производить изменения в организме, т.е. расстраивать здоровый организм и излечивать больной? Вот каковы были мои мысли.
     Дальше я так продолжал свои размышления. "Что дает возможность лекарствам действовать в болезнях так, как они действуют, если не та же их сила производит изменения в здоровом организме? (сила эта, конечно, различная в каждом минеральном веществе и, следовательно, проявляется различными изменениями и ощущениями). Без сомнения, только таким путем они и могут излечивать.
     Если лекарственные вещества проявляют свое действие в болезнях только благодаря силе, свойственной каждому из них, видоизменять здоровый организм, то из этого следует, что то лекарство, в симптомах которого в наиболее полном составе находятся симптомы, характеризующие известный болезненный случай, должно несомненно обладать силою излечить этот болезненный случай; таким же образом, то болезненное состояние, которое может быть излечено известным лекарственным деятелем, должно соответствовать симптомам, которые это лекарство может вызвать в здоровом организме, и производит только такие расстройства, какие они способны излечить в болезнях!
     "Если я ошибаюсь, - думал я, то так оно и есть на самом деле; иначе, чем объяснить то обстоятельство, что те жестокие пароксизмы трехдневной и ежедневной лихорадки, которые я совершенно и без всяких дурных последствий излечил четыре или шесть недель назад, не зная, каким образом совершилось излечение, посредством нескольких капель хинной тинктуры, представляли почти совершенно тот же ряд симптомов, какие я заметил в себе вчера и сегодня после того, как, ради опыта, будучи здоровым, постепенно принял четыре драхмы хорошей хинной корки?"
Теперь я начал собирать сведения о болезненных изменениях, замеченных от времени до времени различными наблюдателями, как следствие лекарств, введенных в желудок здоровых людей, и описанных в их сочинениях. Но так как число их было незначительно, я принялся усердно испытывать некоторые лекарственные вещества на здоровом организме, и что же! Внимательно наблюдаемые симптомы, вызванные ими, чудесным образом соответствовали симптомам, тех болезненных состояний, которые они легко и прочно излечивали..
     После этого я уже не мог не принять за неоспоримое правило, что болезнь, не должна служить предметом онтологических и мечтательных предположений, как будто излечение ее есть вечная загадка, а что нужно только, чтобы каждая болезнь являлась перед врачом, как ряд или группа особенных объективных или субъективных симптомов для того, чтобы дать ему возможность окончательно победить и излечить ее посредством лекарственного вещества, способного производить те же болезненные изменения в здоровом организме (при этом, чтобы излечение могло быть прочно, конечно необходимо, чтобы больной избегал всякой известной ему причины болезни). Мне было ясно, что такой взгляд на болезнь, рассматривающий ее всегда в совокупности всех симптомов, проявляющихся в каждом индивидуальном случае, есть единственный верный и единственный полезный взгляд на излечение, и что различные формы болезней, описанные в наших патологических сочинениях (те артистические картины, составленные из обрывков разных болезней), не могут уже больше скрыть от нас настоящей картины болезни, какую дает нам природа у постели больного. Мне также было ясно, что терапевтические законы многочисленных систем, наполненные указаниями для воображаемого излечения и произвольными способами лечения, уже не могут сбить с верного пути добросовестного врача и что никакое метафизическое и схоластическое предположение относительно скрытой ближайшей причины болезни (любимого конька рационалистов), которую человеческий разум никогда не может отыскать, теперь уже не заставит выдумывать химерического лечения.
     Я сознавал, что без горделивой претензии на ученость и без всякой примеси человеческих изобретений был открыт единственный путь для излечения.
     Но никто еще не шел по нему! Я должен был идти по нему один. Опираясь на свои собственные ресурсы; я и пошел этим путем с уверенностью и успехом.
     Выбирайте лекарства по симптомам, которые, как показало тщательное и многократное наблюдение, они вызывают в здоровом организме, и давайте их в том болезненном случае, который представляет группу симптомов, входящих в ряд симптомов, вызываемых в здоровом организме тем лекарством, которое вы собираетесь употребить; таким способом вы излечите болезнь легко и верно. Или, другими словами, найдите какое лекарство заключает в себе между симптомами, которые оно обыкновенно вызывает в здоровом организме, наиболее полную сумму симптомов данной болезни, и это лекарство даст верное, прочное и легкое излечение.
     Я теперь уже много лет придерживаюсь этого правила, данного мне самою природой, и никогда не имел нужды обратиться к какому-либо из обыкновенных способов медицинской практики. В продолжение последних 12 лет я ни разу не употребил ни слабительного при при желчи и мокроте, ни прохлаждающих напитков, ни так называемых разрешающих или очищающих, ни общих антиспазмодинических, успокоительных или снотворных, ни красноту наводящих или нарывных, ни пиявок или банок, ни мокс, одним словом, никаких средств, обыкновенно прописываемых терапевтикою всех систем для мнимого излечения. Я исключительно практиковал согласно с вышеизложенным законом природы и ни в едином случае не уклонился от него.
     Каков же был результат? Как и можно было ожидать, в результате такого способа лечения получилось полное удовлетворение, которое я не променяю ни на какие драгоценнейшие дары во всем мире.

Гомеопатический вестник № 7-8-9 за 1890