О гомеопатіи.

(Письмо князю В. Ф. Одоевскому) Д-ра В. И. Даля.

Позвольте же мне начать здесь съ себя, не потому, чтобы я въ споре этомъ указалъ более другаго, но потому, что я самъ себе ближе, могу говорить о самомъ себе подробнее, отчетистее, утвердительнее, нежели о какомъ бы то ни было постороннемъ лице; потому, что намъ здесь дорогъ только собственный опытъ.

Я обучался въ Дерптскомъ университете. Тамъ, въ мое время говорили о гомеопатіи - какъ говорятъ обыкновенно о проказахъ Картуша. Мне и въ голову не приходило спорить, или даже сомневаться; я слепо верилъ безконечно уважаемымъ мною и поныне наставникамъ, и мне казалось горько и больно, что такой дерзкій обманъ могъ найти столько последователей и поборниковъ. Но мне случилось однажды увидеть своими глазами, что жаба (аngina tonsillarun) была излечена совершенно, в теченіи несколькихъ часовъ, однимъ гомеопатическимъ пріемомъ. Наблюденіе это меня крайне поразило. Но утро вечера мудренее. Переспавъ ночь, я стыдился легковерія своего и старался самъ себя убедить, что это или обманъ, или ошибка въ наблюденіи сь моей стороны, или случайность. Но каково было мое изумленіе, когда одинъ изъ самыхъ основателъныхъ, положительныхъ и осторожныхъ учсныхъ нашихъ, а именно г. профессоръ Заменъ, заметилъ однажды въ клинике мимоходомъ, что несмотря на все недостатки гомеопатическаго ученія, действительность безконечно-утонченныхъ снадобій его не подлежитъ, въ иныхъ случаяхъ, никакому сомненію, и присовокупилъ еще, со свойственною ему убедительною сухостію, не терпящею никакой лжи, что онъ самъ испыталъ неоднократно действіе этихъ средствъ. Это было сказано человекомъ, къ которому я питалъ безконечное доверіе. Я не спалъ почти всю ночь: такъ работало во мне сомненіе, недоуменіе и жажда познать истину. Но вскоре здравый разсудокъ взялъ верхъ: я привелъ себе на память все доказательства ничтожности безконечно-растертыхъ и разжиженныхъ снадобій, и старался не думать более объ этомъ диве дивномъ, чуде чудномъ, отъ котораго у мыслящаго чсловека должна вскружиться голова и умъ можетъ зайти за разумъ. Короче, удобнее и сообразнее со здравымъ смысломъ было не верить - и я не верилъ.

Вследъ затемъ, вступивъ на поприще службы, слышалъ, виделъ и читалъ я одне только жалобы на обманъ и наглую ложь гомеопатовъ. Военная жизнь и походы удалили меня отъ способовъ познать и испытать дело это основателъно. Я не имелъ случая сойтись ни съ однимъ порядочнымъ, знающимъ и доб-росовестнымъ гомеопатомъ, я сходился съ однимъ или съ двумя такими, какіе есть и аллопаты, и которые, если не грешу, позволяли себе шарлатанить. Они, въ числе выздоровевшихъ отъ холеры, показывали такихъ, которые въ другой были болезни. Это вовсе отбило и веру и уваженіе мое къ этой школе: негодованіе мое возрастало и усиливалось - и я острилъ надъ гомеопатами, где и какъ случалось, полагая, что подобная галиматья и небывальщина достойны одного только посмеянія.

Наконецъ сошелся я, после долгой разлуки, съ человекомъ, мне очень близкимъ и несказанно много уважаемымъ: достоинства его оценены уже ныне всею столицей. Признаюсь, мне лъстило, что мы сошлись съ нимъ во мненіи о гомеопатіи и въ выводе изъ мнимыхъ опытовъ нашихъ. Я не призадумавшись принялъ предложение его осмеять школу эту, по достоинству ея, въ глазахъ всъхъ благомыслящихъ людей; выставить ее во всей наготе ничтожества, предостеречь легковерныхъ и опозорить обманщиковъ. Следствіемъ этого была, составленная нами выдержка изъ книжки Симона, статья, напечатанная въ 1833 году въ "Сыне Отечества". Статья эта доказываетъ, что я безъ предубежденія приступилъ впоследствіи къ опытамъ въ пользу гомеопатіи. Написавъ и напечатавъ подобную ста тью, право нелегко решиться даже на новые опыты, и еще труднее убедиться въ несправедливости своей и покаяться, признать всенародно вину свою... Ей-ей никому не придетъ на умъ клеветать подоб-нымъ образомъ на свою голову, и легче, въ десять разъ легче и благоразумнее, но конечно не честнее, было бы остаться упорно при своемъ, или по крайней мере молчать, сказавъ: спорь и реши кому охота; я свое сделалъ - и теперь въ стороне!

Въ такомъ положеніи было дело это, когда наконецъ судьба свела меня съ человекомъ, который держался ученія гомеопатіи съ такою твердою, непоколебимою уверенностію, что, после долгихъ преній (которыя всегда оканчивались съ моей стороны темъ, что я клялся не верить, потому что не могу, покуда не убедятъ меня собственныя мои чувства), я просилъ и требовалъ опыта надъ самимъ собою - и опытъ былъ сделанъ, и не одинъ, а столько, сколько нужно было для совершеннаго убеждснія, для устраненія всякаго сомненія о случайности посторонняго вліянія. Подробности опытовъ этихъ я уже разсказалъ въ другомъ месте и не стану ихъ вамъ повторять.

Теперь я осмелюсь спросить, что мне оставалось делать, верить ли, или не верить, когда я многократно испыталъ на себе самомъ и на других действіе дециліонныхъ долей; держаться ли теоріи умозренія, которое говорило мне тогда и говоритъ теперь, что все это вздоръ и быть не можетъ, или верить опыту, тому ощущснію, которое напоминало мне ежеминутно о перемене, происшедшей въ состояніи здоровья моего? Прикажете ли, несмотря на все личныя для меня невыгоды, признаться откровенно, что верю, неохотно, принужденно, но верю поневоле, или нагло запираться и подымать по-прежнему дело на-смехъ, вопреки совести и собственнаго убежденія? Я знаю по опыту, что нелегко отступитъся отъ слова, за которое по крайнему разуменію и убежденію, стоялъ горою, нелегко принять и отстаивать другое, которое сам называлъ доселе исчадіемъ сумасбродства и обмана. Насмешки, толки и пересуды - все это может устрашить и застращать даже и честнаго, благомыслящаго человека. На тебя будутъ указывать какъ на какого-то переметчика; немногіе тебя поймутъ, немногіе изъ немногихъ поверять чистоте твоихъ действій и намереній; станутъ искать скрытыхъ причинъ и пружинъ, побудившихъ тебя отщепиться, отложиться - словомъ, я самъ вижу, что гораздо выгоднее, спокойнее и бсзопаснее было бы остаться при старомъ мненіи своемъ, предоставить споръ ретивымъ охотникамъ, притаиться въ тиши, отдать дело на власть судьбы.

Я испыталъ на себе два средства: древесный уголь и поваренную соль, то и другое въ гомеопатическихъ пріемахъ. Я испытывалъ средства эти несколько разъ, получалъ порошки за печатью и запечатанную же записку, въ коей, подъ номерами, показано было, что заключалось въ порошке. Я записывалъ припадки - последствія пріема, и потомъ уже распечатывалъ записку - и ни разу чувства мои меня не обманули: ни одного разу пустой, сахарный порошокъ не оказывалъ на меня действія, если я не принималъ его непосредственно за лекар-ственнымъ порошкомъ, ни разу припадки отъ различныхъ средствъ не были одинаковы, или отъ одного и того же средства различны. То же нашел я, делая опыты надъ другими. Само собою разумеется, опыты эти должны быть сделаны со всею строгостію, отчетливостію, и добросовестностію, подъ руководствомъ гомеопатическаго врача, и что нельзя удовольствоваться однимъ или двумя опытами, но изследоватъ дело съ терпеніемъ и постоянством.

Неверующіе скажутъ мне на это, какъ обыкновенно: ты ошибался, тебя обманывали, или ты обманывал самъ себя. Это конечно ответъ самый короткий и самый естественный. Если мне кто-нибудь разсказываетъ вещь или дело, которое я считаю безсмыслицей, и говоритъ при этомъ: "я самъ виделъ, самъ испыталъ," тогда мне остается только отвечать ему: или ты лжешь, или ты плутуешь и ошибаешься.

Другь и собратъ мой, не признавая опытовъ моих довольно убедительными, приступилъ самъ опытамъ, и напечаталъ и письмо мое къ нему, и отчеть опытовъ своихъ. Но последній, по моему мнению, также не совсемъ удовлетворителен, не безпристрастенъ. Подробный разборъ всего этого былъ утомителенъ для васъ, и кроме того не повелъ бы ни чему; словопренія въ этомъ деле только отводят отъ меты, а не приближаютъ къ ней.

Положимъ, что действія гомеопатическихъ пріемовъ на здороваго человека столь слабы и незначительны, что могутъ подвергнуться сомненію; положимъ, что этимъ путемъ трудно доказать то или другое; что предубежденіе съ обеихъ сторонъ видитъ въ одномъ случае действіе, где его, можетъ статься, нетъ вовсе, а въ другомъ не видитъ его, где оно есть. Но неужели опыты надъ больными - где обстоятельства допускаютъ опыты эти и искусный гомеопатъ ручается за успехъ, которому больной веритъ и охотно предается воле гомеопата - неужели опыты эти, сколько-нибудь продолжительные, могутъ еще оставить неверующаго въ недоуменіи? Нетъ, этому я не верю. Опровергаютъ только те, которые не наблюдали вблизи действія гомеопатовъ и леченіе ихъ; а кто видитъ и испытует самъ, тотъ веритъ. Я приступилъ къ опытамъ над больными.

Слишкомъ четыре года прошло уже съ техъ поръ, какъ переменилъ я вовсе родъ службы и самое званіе свое; оставилъ, какъ говорится, врачебную практику, и вовсе не занимаюсь леченіемъ. Для меня, относительно выгодъ житейскихъ, решительно все равно та ли, другая ли школа первенствуетъ; а это, позвольте заметить, обстоятельство немаловажное. Нехотя, и даже можетъ быть иногда без самосознанія, люди упорно держались той или другой стороны потому, что она доставляла имъ не только способы существованія, но довольство и избытокъ. Спрашиваю васъ по совести: если бы я, какъ аллопатъ, жилъ въ болыпомъ городе, въ столице; знаніе и искусство мое было бы признано всенародно, и я проживалъ бы въ честномъ избытки, пользовался бы достаткомъ, любовью и уваженіемъ - не нуженъ ли для этого необыкновенный духъ, самостоятельность и правдивость, чтобы вдругь отказаться самовольно отъ всего этого, начать учиться снова, объявить, что я блуждалъ 10, 15 летъ, сознаться въ этомъ и сделаться гомеопатомъ? Будущность для меня неизвестна. Не говоря о тревоге, которую произвелъ бы переворотъ этотъ по целому городу, о несносномъ вниманіи зевакъ и любопытныхъ, которые будутъ мучить и терзать меня, доколе не обживусь я снова и новость не обратится въ старину, не говоря объ этомъ, я не знаю, добьюсь ли опять съ новой школой своей прежней славы, чести и дохода? Все это пугаетъ и стращаетъ меня прежде, нежели я успею обдумать дело, или, лучше сказать, я не хочу даже и думать о немъ, а остаюсь при своемъ - и раздражаемый почасту похвалами, похвальбою и нападками гомеопатовъ, начинаю козырять и самъ; дело надоедаетъ мне, опостыло, опротивело - и согласитесь, я не могу уже быть судъею въ собственномъ своемъ деле. Здесь лицепріятіе неизбежно.

Итакъ, я снова принялся, на короткое время, за практику, съ темъ, чтобы испытать гомеопатическія средства въ болезняхъ. Здесь я убедился еще более и положителънее, что средства эти действуютъ, действуютъ иногда удивительно скоро, сильно и спасительно.

Аrnica, будучи принята внутрь гомеопатически, обратила на себя полное внимание мое, как удивительно целебное средство при разных ушибах. У меня записано более 20 таких наблюдений, из коих я совершенно убедился, что Arnica действует тут лучше и скорее піявокъ, примочекъ и. натираній.

Въ летучей ломоте (не въ костоломе) Вryonia приноситъ скорую временную помощь, такъ что действіе средства неоспоримо.

Я встретилъ однажды въ Новоселкахъ (въ деревне г. Балкашина) малъчика, который уже более года одержимъ былъ 1агуngitide chronica. Онъ потерялъ голосъ вовсе, такъ-что даже и шопотомъ не могь уже говорить внятно. Одинъ пріемъ Spongia tostae возвратилъ ему голосъ черезъ ночь. Свидетелемъ былъ, между прочимъ, и самъ г. Балкашинъ. Но на что я привожу свидетелей? Если захотятъ подозревать меня въ подлоге, то свидетели могутъ подвергнуться тому же подозренію; если же скажутъ: я ошибался, виделъ дело не такъ, какъ оно было, то вместе со мною могли ошибаться и свидетели.

У одной женщины показалось затверденіе въ правой груди. Одинъ пріемъ Сагbonis animalis разрешилъ вполне затверденіе это, и въ то же время произвелъ замечательное действіе - prupitum in partibus genitabilis на несколько дней. Женщина не знала, что приняла, не знала, чего ожидать, а между темъ описан-ное явленіе должно было следовать пріему.

Spongia tosta оказываетъ весьма заметное действіе на зобъ. Это испыталъ я несколько разъ.

Silicea, въ ногтоеде (panaritium), испытана мною разъ восемь, и каждый разъ съ явнымъ и разительнымъ успехомъ. Больной палецъ только обмывался, разъ или два въ день, летнею водою; пластыри, припарки и примочкп были удалены. Боль, краснота и опухоль всей руки, иногда выше локтя, проходили обыкновенно въ сутки; здесь не только чувство больного, но и наблюдение постороннего человека убеждало въ действительности средства.