В.И. Даль

     Владимир Иванович Даль родился в конце 1801 года. Отец его, родом из Дании, по окончании образования в одном из германских университетов приехал в Россию, поступил на службу врачом и впоследствии занимал должность генерал штаб-доктора Черноморского флота. Сына своего он определил в Морской кадетский корпус, откуда, после пятилетнего пребывания, молодой Даль был назначен на службу мичманом в Черноморский флот. Не имея особенного призвания к морской службе, он после смерти отца в 1823 году оставил ее и поступил на медицинский факультет Дерптского университета, где вместе с ним слушали медицину известные потом доктора Пирогов и Иноземцев. То было время, когда в Германии, взволнованной реформой Ганемана, шли жаркие и ожесточенные споры, уже при самом начале своем разделившие врачей на две враждебные партии; движение не ограничивалось пределами Германии и переходило из одной страны в другую, производя везде одно и то же явление - образование двух школ: старой и новой медицины. У нас, как мы видели, в это время тоже велись, благодаря добрым намерениям споривших, не озлобленные, а напротив, дружеские беседы между поборником нового учения доктором Штегеманом и профессором Заменом. Понятно, что после того, как гомеопатия стала предметом всеобщего внимания медицинского мира, дерптские профессора не могли на лекциях своих обходить ее своим вниманием; но первое знакомство Даля с новым учением, вынесенное из этого источника, несмотря на некоторые моменты, по-видимому остановившие его внимание и способные дать толчок его пытливому уму, не привело ни к чему, кроме сомнения и отвращения.
     "Я обучался в Дерптском университете, - рассказывает он про себя. - Там в мое время, говорили о гомеопатии, как говорят обыкновенно о проказах Картуша. Мне и в голову не приходило спорить или даже сомневаться; я слепо верил, бесконечно уважаемым мною и поныне, наставникам и мне казалось горько и больно, что такой обман мог найти столько последователей и поборников. Но мне однажды случилось увидеть своими глазами, что жаба (ангина тонзиллярум) была излечена совершенно, в течение нескольких часов, одним гомеопатическим приемом. Наблюдение это меня крайне поразило. Но утро вечера мудренее. Переспав ночь, я стыдился своего легковерия и старался сам себя убедить, что это или обман, или ошибка в наблюдении с моей стороны, или случайность. Но каково было мое изумление, когда один из самых основательных, положительных и осторожных учителей наших, а именно профессор Замен, заметил однажды в клинике мимоходом, что несмотря на все недостатки гомеопатического учения, действительность бесконечно утонченных снадобий его не подлежит в иных случаях никакому сомнению, и присовокупил еще, со свойственной ему убедительной сухостью, не терпящей никакой лжи, что он сам испытал неоднократно действие этих средств. Это было сказано человеком, к которому я питал бесконечное доверие.
     Я не спал почти всю ночь; так работало во мне мое сомнение, недоумение и жажда познать истину. Но вскоре здравый рассудок взял верх, я привел себе на память все доказательства ничтожности бесконечно растертых и разжиженных снадобий и старался не думать более об этом диве дивном, чуде чудном, от которого у мыслящего человека должна вскружиться голова и ум может зайти за разум. Короче, удобнее и сообразнее со здравым смыслом было не верить, - и я не верил".
     С такими убеждениями Даль оставил университет. Окончив курс со степенью доктора медицины, он в 1828 году был определен военным врачом и назначен в действующую армию в Турцию, где занимал должность ординатора в подвижном госпитале.
     Во время турецкой компании ему еще раз пришлось встретиться с гомеопатией, о которой тогда в армии было много толков между врачами по поводу тульчинских опытов Германа.
     В 1829 году, находясь в Яссах, Даль сошелся с каким-то иностранцем гомеопатом (Герман?), и просил его сделать над ним самим опыт, но опыт почему-то не удался, и Даль остался при прежних своих убеждениях.
Приезд в армию Зейдлица, которого Даль уважал и считал своим другом, по всей вероятности немало способствовал стойкости его предубеждений против новой медицины. Об этом времени Даль говорит так: "вступив на поприще службы, слышал, видел и читал я однако одни только жалобы на обман и ложь гомеопатов". Но став лицом к лицу с врачебной практикой. Даль начинал чувствовать разочарование и в аллопатической медицине...
     По заключению Адрианопольского мира мы видим Даля короткое время ординатором Киевского военного госпиталя, потом врачом в войсках, действовавших в 1830-1831 годах в Польше, и наконец по окончании военных действий, опять ординатором в Санкт-Петербургском военном госпитале, где ему поручено было отделение глазных болезней, которыми он в то время занимался специально. Недолго и здесь продолжались его занятия: потеряв веру в медицину, он оставил ее, вышел в отставку и, бросив практику, занялся литературой. О гомеопатии он был прежнего мнения. "Военная жизнь и походы, - говорит он, - удаляли меня от способов познать и испытать это дело основательно. Я не имел случая сойтись ни с одним порядочным, знающим и совестным гомеопатом, а сходился с одним или двумя такими, какие есть и аллопаты, и которые, если не грешу, позволяли себе шантажировать. Это вовсе отбило и веру, и уважение мое к этой школе: негодование мое возрастало и усиливалось, и я острил над гомеопатами где и как случалось, полагая, что подобная галиматья и небывальщина достойна одного только посмеяния. Наконец сошелся я после долгой разлуки, с человеком мне очень близким и несказанно много уважаемым: достоинства его оценены уже ныне всей столицею. Признаюсь мне льстило, что мы сошлись с ним во мнении о гомеопатии и в выводе из мнимых опытов наших. Я, не призадумавшись, принял его предложение осмеять эту школу, по ее достоинству, и выставить в глазах всех благомыслящих людей во всей ее наготе и ничтожестве, предостеречь легковерных и опозорить обманщиков".
     Первый случай, поколебавший в нем недоверие к гомеопатии, был таков. Оренбургский полицмейстер майор Соколов (впоследствии тесть Даля), человек уже пожилой, страдал опухолью левой пясти. Вследствие неосторожного придавливания этой опухоли у него сделалось воспаление надкостничной плевы, а затем костоеда левой плечевой кости с хрящевым перерождением. Уже более года страдал больной, оставленный и приговоренный тремя или четырьмя врачами, принимавшими сердечное участие в его положении. "Позвали и меня; - рассказывает Даль, - хотя я в то время уже покинул врачебное поприще. Вся рука до плеча, толщиною в ляжку, лежала колодой на подушке; около запястья сквозные язвы изливали гной и сукровицу самого дурного вида; зонд нигде не находил кости, натыкался на хрящеватое ее изменение; изнурительная лихорадка длилась уже месяца два и усиливалась; тело измождено. Стол заставлен хинными настоями, каплями кислот, отваром исландского мха и пр. Все мы были одного мнения, что руку должно отнять, но как приступить к этому, когда ровная опухоль с отеком идет до самого плеча и нет средств узнать, до которого места идет болезненное изменение костей и в каком состоянии верхняя половина плечевой кости? Сверх того, изнурение и слабость больного были таковы, что никто из нас не смел надеяться на счастливый исход. В числе приглашенных был и гомеопат, - в подобных случаях зовут всякого, и аллопаты этому не противятся, - путешественник, ботаник, кажется доселе живущий в России. Назову его: это был Лессинг. Будучи во всем одного с нами мнения, он однако же полагал, что гомеопатическое лечение в три-четыре недели может обнаружить состояние руки и может поправить силы больного. Поглядев друг на друга, мы беспрекословно передали Лессингу безнадежного. Недели через три состояние его было такое: опухоль резким уступом, перехватом, отступила до самого локтя, а отсюда вниз оставалась та же колода; легко было убедиться, что плечевая кость до локтя здорова, но что болезнь достигла уже локтевого сустава. Изнурительная лихорадка скрылась, больной мог есть и сидеть.
     Отдав Лессингу полный почет, все мы, аллопаты, решили, что теперь времени упускать нельзя, пора пришла. Я отнял руку вполплеча, и на следующей неделе на восьмой день я провел своего больного сотни две шагов по улице: рана срослась, как на клею".
Недоверие к гомеопатии поколебалось, скоро должно было прийти и полное убеждение...
     К В.А. Перовскому приехал в Оренбург родной его брат Алексей Алексеевич. Гость, по словам Даля, держался гомеопатического учения с "твердой и непоколебимой уверенностью". Недовольный результатами аллопатического лечения своего брата, он упрекал врачей. Между Перовским и Далем начались разговоры о гомеопатии, пошли сравнения того и другого метода лечения и, как всегда почти бывает в подобных случаях, разговоры перешли в споры. "После долгих прений, - говорит Даль, - которые всегда с моей стороны оканчивались тем, что я клялся не верить, потому что не могу, покуда не убедят меня мои собственные чувства, я просил и требовал опыта над самим собой, и опыт был сделан, и не один, а столько, сколько нужно для совершенного убеждения, для устранения всякого сомнения и постороннего влияния".
     "Я испытывал на себе два средства: древесный уголь и поваренную соль, и то, и другое в гомеопатических приемах. Я испытывал средства эти несколько раз, получал порошки за печатью и запечатанную записку, в коей, под номерами, показано было, что заключалось в порошке. Я записывал припадки - и ни разу чувства мои меня не обманули: ни одного раза пустой сахарный порошок не оказывал на меня действия, если я не принимал его непосредственно за лекарственным порошком, ни разу припадки от различных средств не были одинаковы, или от одного и того же средства различны. Само собою разумеется, что опыты эти должны быть сделаны со всею строгостью, отчетливостью и добросовестностью, под руководством гомеопатического врача, и что нельзя удовольствоваться одним или двумя опытами, но исследовать дело с терпением и постоянством. Неверующие скажут мне на это, как обыкновенно: ты ошибался, тебя обманывали, или ты обманывал сам себя. Это, конечно, ответ самый короткий и самый естественный. Если мне кто-нибудь рассказывает вещь или дело, которое я считаю бессмыслицей, и говорит при этом: "Я сам видел, сам испытал", тогда мне остается только отвечать ему: или ты лжешь, или ты плутаешь и ошибаешься". "Положим, что действия гомеопатических приемов на здорового человека столь слабы и незначительны, что могут подвергнуться сомнению; положим, что этим путем трудно доказать то или другое; что предубеждение с обеих сторон видит в одном случае действие, где его, может статься, нет вовсе, а в другом - не видит его там, где оно есть. Но неужели опыты над больными - где обстоятельства допускают эти опыты, и искусный гомеопат ручается за успех, которому больной верит и охотно предается воле гомеопата - неужели опыты эти, сколько-нибудь продолжительные, могут оставить еще неверующего в недоумении? Нет, этому я не верю. Это отвергают только те, которые не наблюдали вблизи действия гомеопатов и лечение их; а кто видит и испытует сам, верит. Я приступил к опытам над больными.
     Четыре года с лишним прошло с тех пор, как переменил я вовсе род службы и самое звание свое; оставил врачебную практику и вовсе не занимаюсь лечением. Для меня, относительно выгод житейских, решительно все равно, та ли, другая ли школа первенствует, а это - обстоятельство немаловажное. Нехотя, и даже может быть иногда несознательно, люди упорно держались той или другой стороны потому, что она доставляла им не только способы существования, но довольство и избыток. Спрашиваю вас по совести: если бы я, как аллопат, жил в большом городе, в столице; знание и искусство мое было бы признано всенародно, и я проживал бы в избытке, достатке, пользовался бы любовью и уважением, - не нужен ли для этого необыкновенный дух, самостоятельность и правдивость, чтобы вдруг отказаться самовольно от всего этого, начать учиться снова, объявить, что я заблуждался 10, 15 лет, сознаться в этом и сделаться гомеопатом? Будущность мне неизвестна. Не говоря о тревоге, которую произвел бы этот переворот по целому городу, о несносном внимании зевак и любопытных, которые будут мучить и терзать меня, доколе не обживусь я снова, и новость не обратится в старину, не говоря об этом, я не знаю, добьюсь ли опять с новой школой своей прежней славы, чести и дохода?
Итак, я снова принялся, на короткое время, за практику с тем, чтобы испытать гомеопатические средства на болезнях. Здесь я убедился еще более и положительное, что средства эти действуют, действуют иногда удивительно скоро, сильно и спасительно".

Окончание >>

К. Боянус. "Гомеопатия в России". М., 1882.